Зимнее
Мною достигнута небывалая степень спокойствия.Есть такие места и такие люди, с которыми внутри спокойно и тихо укладываются любые, даже самые хреновые чувства. И начинаешь ровнее дышать. Нет, не легче, просто ровнее. Мозг как-будто реанимируют ненадолго.
И ты становишься по большому счету равнодушней к окружающему тебя, и тебе уже не важно, нужен ли ты кому-нибудь, и неинтересно, нравишься ли ты совершенно незнакомым существам, у которых где-то в сети, в анкетах написано "пол: мужской". Ты смотришь вокруг, ты видишь людей, живых, они дышат на стекла в автобусе. Ты так не делаешь, ты прислоняешь к стеклу раскрытую ладонь, ее обжигает холодом, стекло запоминает отпечаток твоей руки. И видно огни.
И хочется тихо смеяться в меховой воротник своей куртки, пряча глаза, щурясь на зимнее солнце, блестеть ногтями, писать стихи - да такие, чтобы навылет, навыдохе, чтобы без вдоха.
И хочется говорить непонятные, странные фразы, но так, чтобы наверняка. И чтоб понимали. И чтобы была тайна. И чтобы засыпать ни о чем не думая.
И хочется быть мягче, мягче, чем можешь себе позволить, мягче, чем тебя привыкли ощущать. Но у тебя нет, даже свитра, мягкого, только какие-то шелково-хлопковые вещи. Вот ведь как бывает. Но не беда-не беда, поправимо-поправимо.
Я да, я гребанная оптимистка.
Я да, я замечательная, чудесная, я умею дарить сказки, Он знает, Он должен помнить об этом, такой как я больше нет и не будет) и я не хвастаюсь, я констатирую факт, "а факт, как известно, самая упрямая в мире вещь".
Налью себе чаю, почитаю чьи-нибудь мысли и, возможно, выльюсь во что-то более удобоваримое.
Обсудить у себя
0
И ты становишься по большому счету равнодушней к окружающему тебя, и тебе уже не важно, нужен ли ты кому-нибудь, и неинтересно, нравишься ли ты совершенно незнакомым существам, у которых где-то в сети, в анкетах написано "пол: мужской". Ты смотришь вокруг, ты видишь людей, живых, они дышат на стекла в автобусе. Ты так не делаешь, ты прислоняешь к стеклу раскрытую ладонь, ее обжигает холодом, стекло запоминает отпечаток твоей руки. И видно огни.
И хочется тихо смеяться в меховой воротник своей куртки, пряча глаза, щурясь на зимнее солнце, блестеть ногтями, писать стихи - да такие, чтобы навылет, навыдохе, чтобы без вдоха.
И хочется говорить непонятные, странные фразы, но так, чтобы наверняка. И чтоб понимали. И чтобы была тайна. И чтобы засыпать ни о чем не думая.
И хочется быть мягче, мягче, чем можешь себе позволить, мягче, чем тебя привыкли ощущать. Но у тебя нет, даже свитра, мягкого, только какие-то шелково-хлопковые вещи. Вот ведь как бывает. Но не беда-не беда, поправимо-поправимо.
Я да, я гребанная оптимистка.
Я да, я замечательная, чудесная, я умею дарить сказки, Он знает, Он должен помнить об этом, такой как я больше нет и не будет) и я не хвастаюсь, я констатирую факт, "а факт, как известно, самая упрямая в мире вещь".
Налью себе чаю, почитаю чьи-нибудь мысли и, возможно, выльюсь во что-то более удобоваримое.
